Лев Николаевич Толстой
Война и мир
Том 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Lev Nikolaevich Tolstoy
War and Peace
Volume 1

Part 1

I.

-- Еh bien, mon prince. Genes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous previens, que si vous ne me dites pas, que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocites de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) -- je ne vous connais plus, vous n'etes plus mon ami, vous n'etes plus мой верный раб, comme vous dites. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur, садитесь и рассказывайте.

-- Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? Успокойте друга, -- сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.

-- Как можно быть здоровой... когда нравственно страдаешь? Разве можно
оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? -- сказала Анна Павловна. -- Вы весь вечер у меня, надеюсь?

-- А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться
там, -- сказал князь. -- Дочь заедет за мной и повезет меня.

-- Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes
ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides.

"And the fete at the English ambassador's? Today is Wednesday. I
must put in an appearance there," said the prince. "My daughter is
coming for me to take me there."

"I thought today's fete had been canceled. I confess all these
festivities and fireworks are becoming wearisome."

"Don't tease! Well, and what has been decided about Novosiltsev's dispatch? You know everything."

"What can one say about it?" replied the prince in a cold, listless tone. "What has been decided? They have decided that
Buonaparte has burnt his boats, and I believe that we are ready to burn ours."

-- Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.

Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.

В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.

-- Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но
Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна
должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое
призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника... На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?... Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?... Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и все хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него... И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет
Европу!...

-- Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею
горячностью.

-- Я думаю, -- сказал князь улыбаясь, -- что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского
короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?

-- Сейчас. A propos, -- прибавила она, опять успокоиваясь, -- нынче у
меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie
aux Montmorency par les Rohans, одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?

She suddenly paused, smiling at her own impetuosity.

"I think," said the prince with a smile, "that if you had been sent instead of our dear Wintzingerode you would have captured the King of Prussia's consent by assault. You are so eloquent. Will you give me a cup of tea?"

"In a moment. A propos," she added, becoming calm again, "I am expecting two very interesting men tonight, le Vicomte de Mortemart, who is connected with the Montmorencys through the Rohans, one of the best French families. He is one of the genuine emigres, the good ones. And also the Abbe Morio. Do you know that profound thinker? He has been received by the Emperor. Had you heard?"

-- А! Я очень рад буду, -- сказал князь. -- Скажите, -- прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, -- правда, что l'imperatrice-mere желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait.

-- Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.

Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.

-- Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice-mere par
sa soeur, -- только сказала она грустным, сухим тоном.

В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, и опять взгляд ее подернулся грустью.

"I shall be delighted to meet them," said the prince. "But tell me," he added with studied carelessness as if it had only just occurred to him, though the question he was about to ask was the chief motive of his visit, "is it true that the Dowager Empress wants Baron Funke to be appointed first secretary at Vienna? The baron by all accounts is a poor creature."

Prince Vasili wished to obtain this post for his son, but others were trying through the Dowager Empress Marya Fedorovna to secure it for the baron.

Anna Pavlovna almost closed her eyes to indicate that neither she nor anyone else had a right to criticize what the Empress desired or was pleased with.

"Baron Funke has been recommended to the Dowager Empress by her sister," was all she said, in a dry and mournful tone.

As she named the Empress, Anna Pavlovna's face suddenly assumed an expression of profound and sincere devotion and respect mingled with sadness, and this occurred every time she mentioned her illustrious patroness. She added that Her Majesty had deigned to show Baron Funke beaucoup d'estime, and again her face clouded over with sadness.

-- Mais a propos de votre famille, -- сказала она, -- знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour.

Князь наклонился в знак уважения и признательности.

-- Я часто думаю, -- продолжала Анна Павловна после минутного молчания,
подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, -- я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что
вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, -- вставила она безапелляционно, приподняв брови) -- таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.

И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.

-- Que voulez-vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la
paterienite, -- сказал князь.

"Now about your family. Do you know that since your daughter came out everyone has been enraptured by her? They say she is amazingly beautiful."


The prince bowed to signify his respect and gratitude.

"I often think," she continued after a short pause, drawing nearer to the prince and smiling amiably at him as if to show that political and social topics were ended and the time had come for intimate conversation--"I often think how unfairly sometimes the joys of life are distributed. Why has fate given you two such splendid children? I don't speak of Anatole, your youngest. I don't like him," she added in a tone admitting of no rejoinder and raising her eyebrows. "Two such charming children. And really you appreciate them less than anyone, and so you don't deserve to have them."

And she smiled her ecstatic smile.

"I can't help it," said the prince. "Lavater would have said I lack the bump of paternity."

-- Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас...

Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.

-- Что вы хотите, чтоб я делал! -- сказал он наконец. -- Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль -- беспокойный. Вот одно различие, -- сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно-грубое и неприятное.

"Don't joke; I mean to have a serious talk with you. Do you know I am dissatisfied with your younger son? Between ourselves" (and her face assumed its melancholy expression), "he was mentioned at Her Majesty's and you were pitied...."

The prince answered nothing, but she looked at him significantly, awaiting a reply. He frowned.

"What would you have me do?" he said at last. "You know I did all a father could for their education, and they have both turned out fools. Hippolyte is at least a quiet fool, but Anatole is an active one. That is the only difference between them." He said this smiling in a way more natural and animated than usual, so that the wrinkles round his mouth very clearly revealed something unexpectedly coarse and unpleasant.

-- И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, -- сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.

-- Je suis votre верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети -- ce sont les entraves de mon existence. Это мой крест. Я так себе объясняю. Que voulez-vous?...

-- Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе. Анна Павловна задумалась.

-- Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, -- сказала она, -- что старые девицы ont la manie des Marieiages. Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne, которая очень несчастлива с
отцом, une parente a nous, une princesse Болконская.

-- КнязьВасилий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.

"And why are children born to such men as you? If you were not a father there would be nothing I could reproach you with," said Anna Pavlovna, looking up pensively.

"I am your faithful slave and to you alone I can confess that my children are the bane of my life. It is the cross I have to bear. That is how I explain it to myself. It can't be helped!"

He said no more, but expressed his resignation to cruel fate by a gesture. Anna Pavlovna meditated.

"Have you never thought of marrying your prodigal son Anatole?" she asked. "They say old maids have a mania for matchmaking, and though I don't feel that weakness in myself as yet, I know a little person who is very unhappy with her father. She is a relation of yours, Princess Mary Bolkonskaya."

Prince Vasili did not reply, though, with the quickness of memory and perception befitting a man of the world, he indicated by a movement of the head that he was considering this information.

-- Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40 000 в год, -- сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он
помолчал.

-- Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage
d'etre pere. Она богата, ваша княжна?

-- Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный
прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.

"Do you know," he said at last, evidently unable to check the sad current of his thoughts, "that Anatole is costing me forty thousand rubles a year? And," he went on after a pause,

"what will it be in five years, if he goes on like this?" Presently he added: "That's what we fathers have to put up with.... Is this princess of yours rich?"

"Her father is very rich and stingy. He lives in the country. He is the well-known Prince Bolkonski who had to retire from the army under the late Emperor, and was nicknamed 'the King of Prussia.' He is very clever but eccentric, and a bore. The poor girl is very unhappy. She has a brother; I think you know him, he married Lise Meinen lately. He is an aide-de-camp of Kutuzov's and will be here tonight."

-- Ecoutez, chere Annette, -- сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу.

-- Arrangez-moi cette affaire et je suis votre вернейший раб a tout jamais pan, comme mon староста m'ecrit des донесенья.

Она хорошей фамилии и богата. Все, что мне нужно.

И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.

-- Attendez, -- сказала Анна Павловна, соображая. -- Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). И,
может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille.

"Listen, dear Annette," said the prince, suddenly taking Anna Pavlovna's hand and for some reason drawing it downwards.

"Arrange that affair for me and I shall always be your most devoted slave-slafe with an f, as a village elder of mine writes in his reports.

She is rich and of good family and that's all I want."

And with the familiarity and easy grace peculiar to him, he raised the maid of honor's hand to his lips, kissed it, and swung it to and fro as he lay back in his armchair, looking in another direction.

"Attendez," said Anna Pavlovna, reflecting, "I'll speak to Lise, young Bolkonski's wife, this very evening, and perhaps the thing can be arranged. It shall be on your family's behalf that I'll start my apprenticeship as old maid."